Альберт Лиханов. Поэты и книги - бессмертны.

 

"Прекрасно, когда взрослый советует, что надо прочитать ученику, без этого не обойтись, как не обойтись без помощи родителей, когда человек делает первые шаги. Но как надобно вовремя отступить, дать самостоятельность, если малыш уже твердо ходит, так следует безбоязненно отпустить человека к великим, когда он умеет читать и учится мыслить. К Пушкину прежде всего.
    И не надо бояться, наоборот. Возвышенное, а может, и сложное, прежде чем осознать, надо вначале почувствовать, ощутить. Без спотыканий на незнакомой территории нельзя понять, что это и есть твоя родная земля!"

                     А. Лиханов "Детская библиотека"

    Альберт Лиханов считал, что самым главным в его жизни было писательство. «Но писатель рождается не с первых строк, лёгших на бумагу из-под пера. Писатель рождается в человеке тогда, когда в его сердце, как на скрижалях, проступают слова завета: о пережитом должны знать все!» — утверждает писатель В. А. Бахревский в своей книге «Поле жизни Альберта Лиханова».

Во многом выбор жизненного пути Лиханова и главные ценностные ориентиры определили время детства, традиции семьи, воспоминания и впечатления о трудных военных и послевоенных годах в городе Кирове, который местные жители с любовью называют по имени реки — Вятка. Все взрослые когда-то были детьми, но не все помнят это. «Воспоминания, вынесенные из детства и родительского дома» были связаны не только с войной, голодом и холодами, но и с нежной благодарностью бабушке и маме, отцу-фронтовику, школе и первой учительнице Аполлинарии Николаевне Тепляшиной, библиотеке, книге.

Альберт Лиханов всегда был убеждён в том, что «всё, что бывает в детстве, кажется замечательным и неповторимым потом, много лет спустя, но ты уже безвозвратно изгнан временем из детской и счастливой поры. Маленький человек всегда норовит поскорее стать взрослым, и это ему удаётся. Но вернуться назад не дано никому. Только вот память — таинственная и волшебная пряжа, протянутая из настоящего в прошлое, золотая нить воспоминаний — способна соединить времена и повернуться лицом назад, лишь одна она. <…>

Помнишь ли ты свою первую книгу? Нет, не ту, что прочитала бабушка или мама возле постели, когда у тебя была ангина и тебе отчего-то хотелось плакать над каждой страницей, и не ту тонкую книжицу, по которой ты, словно птенец, пробуя звуки собственного голоса, складывал из букв знакомые слова. Нет, я спрашиваю про книгу, которую ты выбрал — или тебе помогли выбрать — среди множества других, которую ты раскрыл дома, оставшись один, и которая навсегда запала в твою память чудесными мыслями, волнующими словами, чернотой отчётливых, красивых букв, рисунками, переплётом — прекрасным или вовсе неказистым — и даже запахом — резким запахом типографской краски, смешанной с клеем, или запахом какого-то другого дома, в котором, перед тем как оказаться у тебя, побывала эта книга. <...>

Помню, что я был бесконечно счастлив, усаживаясь с книгой в руках поближе к печи и натянув — для уюта — старый и уже дырявый от старости бабушкин шерстяной платок на плечи. Счастлив и просветлён. Книга делала со мной чудо: она говорила со мной разными голосами детей и взрослых, я чувствовал, как надо мной покачивается палуба белоснежного парохода, видел всплески огромных рыб в тяжёлых струях реки, слышал металлический грохот якорной цепи и команды капитана, хоть и не морского, речного, а всё-таки с трубкой в зубах. Я ощущал прикосновения человеческих ладоней, чувствовал запахи дыма рыбацкого костра, который доносился с берега, слышал мерное чмоканье волны о дебаркадер и наслаждался сахаристым вкусом астраханского арбуза. Будто волшебная власть уносила меня в другое пространство и время, раскрывая безмерные дали и вознося в облачные небеса».

Именно «роман с книгой» способствовал развитию творческого воображения будущего писателя, стал началом длинной жизни, которая впитала в себя военное голодное детство, яркие события Лиханова-журналиста в газете «Комсомольское племя», впечатления от стран и людей, большую любовь, к которой подходит определение «любовь — это годы, прожитые вместе», смену государственных режимов, почести от властей и признание современников.

И всё это — человеческая жизнь, описание которой можно лишь условно назвать биографией одного человека, потому что любая конкретная жизнь соприкасается и выстраивается в контексте времени, других жизней, исторических событий, в ней отражающихся.

 

    Кинематографисты неоднократно обращались к произведениям А. Лиханова. Их интерес был обусловлен яркой социальной направленностью произведений, желанием автора активно защищать гуманистические идеи и проповедовать нравственные законы.

В 1977 году вышел фильм «Семейные обстоятельства» по повести «Обман» (киностудия «Беларусьфильм»); в 1979 году — одноимённый «Мой генерал» с Олегом Жаковым в главной роли, снятый на киностудии им. А. П. Довженко (и, наверное, другого актёра в этой роли представить будет трудно — стопроцентное попадание); в 1984 году — «Благие намерения» и тоже по одноимённой повести, также снятой на киностудии им. А. П. Довженко; в 1986 году — «Команда 33»; в 1993 году — «Последние холода» киностудии «Казахфильм», получивший специальные призы на Международных кинофестивалях в Турине в 1993 году и в Берлине в 1994 году.

    Но сначала факультет журналистики Уральского государственного университета (ныне Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина) в Свердловске (ныне Екатеринбург), который открыл новую страницу биографии Альберта Лиханова — время накопления журналистского опыта, впечатлений от людей и жизни.

    С 1975 года Лиханов возглавлял журнал «Смена», семь лет был его ответственным секретарём, тринадцать с половиной лет — главным редактором. И при этом успевал писать. Вот, например, «Мой генерал» — роман для детей младшего и среднего школьного возраста, написанный как раз в1975 году.

    Роман «Мой генерал» наполнен детской романтикой, высокими чувствами, светлыми слезами. Он не случайно назван романом, а потому что идея памяти, связи поколений — это эпическая идея на все времена. «Посвящаю всем генералам. Всем полковникам. Всем подполковникам. Всем майорам. Всем капитанам. Всем лейтенантам. Всем старшинам. Всем сержантам. Всем рядовым. Посвящаю всем солдатам минувшей войны, которым их дети, их внуки, их правнуки и будущие праправнуки обязаны вечно — зелёной травой, голубой речкой, синим небом, серебряным воздухом — всем, что называется ЖИЗНЬ». Такое посвящение автора — это и слова благодарности своему отцу — участнику Великой Отечественной войны, и желание пробудить смелость в юных читателях перед встречей с настоящим романом.

    В 1980 году из-под пера писателя выходит повесть «Благие намерения», открывающая не только тему сиротского детства, но и ставящая проблему педагогического призвания. За эту книгу Альберт Лиханов получил Международную премию им. Максима Горького.

    Есть такая профессия — любить детей, и эта профессия — учитель. «Чтобы полюбить книгу, надо сначала полюбить школу, а чтобы школа тебя ждала, и ты летел каждое утро в свой родной класс на крыльях, надо любить учительницу».

    Иван Алексеевич Метелин, из рассказа «Смерть учителя», учивший ребят не только решать задачи, но и задавать себе важные вопросы, делать правильный выбор, идти верным путём; Надежда Победоносная из повести «Благие намерения», понимавшая, как важно уметь признавать свои ошибки; директор школы интерната Аполлон Аполлинарьевич, имевший «педстажа лет триста», мучительно ищущий пути воспитания «недолюбленных детей» и пытающийся ответить на тяжёлые вопросы о том, как сделать этих детей счастливыми; или героиня романа «Сломанная кукла» Елизавета Петровна по прозвищу Лизуня, которая не выдерживает экзамен на сострадание и не понимает, что дело «не в похвалах и пятёрках», а в «необыкновенных мыслях» её учеников, в трагических вопросах о жизни и смерти, о Боге и любви, о чести и предательстве, о добре и зле, которые ставит перед ними жизнь.

     «У всякого времени своя жестокость», — считает Альберт Лиханов. И эта жестокость заставляет взрослых помнить о том, что мы в ответе за свой выбор, решения, политические катаклизмы. Поэтому он открывает новую тему — разбитое детское сердце, сломанное детство, сиротство, горе детской души.

    Журналистский опыт, писательский дар и многогранный личностный потенциал, организаторский энтузиазм и гражданская позиция дали возможность А. Лиханову взять на себя заботу о создании Российского детского фонда (1987) — самой крупной в стране благотворительной организации для детей.

    Каждый год в октябре в городе Кирове, на родине писателя, проходят Лихановские чтения — временные вехи общественно-литературной жизни области.

Писателю принадлежит идея издания книг для семейного чтения под общим заглавием «Заветное», в которых учёный Д. С. Лихачёв, писатель В. П. Астафьев и композитор Г. В. Свиридов рассказывают о своём духовном опыте, размышляют о жизни и её культурных ценностях, о традициях и связях поколений.

Особый этап в творческой биографии А. Лиханова — серия видеофильмов для молодёжи под названием «Уроки нравственности». Писатель ощутил пульс «перемен к лучшему» — тревогу за сохранение нравственных основ жизни, поиск авторитетов и идеалов. Он выстроил диалоги о смысле жизни, профессии, воспитании, образовании с лучшими людьми эпохи — своими современниками.

    Милосердие, искренность, сострадание, патриотизм, терпимость, вдохновенность, порядочность, упорство, совестливость... Обсуждение этих фильмов может помочь каждому вдумчивому читателю и зрителю воспитать в себе интеллигентного человека, которым, с точки зрения Д. С. Лихачёва, «притвориться нельзя».

    Время было благосклонно к Альберту Лиханову: он построил дом, вырастил сына Дмитрия, сделал счастливой любимую женщину Лилию Александровну, реализовал свой писательский дар. Он всегда заботился о воспитании молодёжи, о сохранении «памяти на добро

Писатель оставил современникам не только десятки томов любимой читателями художественной прозы, но и библиотеку для детей и юношества в родном городе Кирове, где огромные фонды —это книги из его личной библиотеки; 

*    учредил премию для учителей начальной школы им. А. Н. Тепляшиной, своей любимой первой учительницы; 

* «Детскую Роман-газету» с классикой для детского чтения;

* «Уроки нравственности» на видеокассетах для всех школ России; 

* Семейные детские дома по всей стране; 

*  традицию общественно-литературных Лихановских чтений;

* книги «Заветное» для детей и их родителей; педагогическую прозу и публицистику,

Дело спасения и защиты детства после ухода Альберта Лиханова взял на себя его сын, писатель и журналист Дмитрий Альбертович Лиханов.

    Книги Лиханова остаются востребованными. Их полезно и интересно перечитывать в любом возрасте. Они в равной мере обращены и к детям, и ко взрослым. Они необходимы родителям, учителям и воспитателям, студентам и школьникам. Они нужны нам всем.

"Доброе слово – будто крылышки за спиной. Идешь, ног не чуешь под собой, и словно ты выше, словно летишь. И мысли, надо сказать, тоже высокие."

"....Чем жива человеческая память? Событиями и лицами, поступками и словами.

Однако, если даже с точностью выстроить их друг за дружкой, вспомнив, что следовало за чем, если даже по словечку вспомнить, что, кто и когда сказал, это окажется всего лишь навсего сухой перечень событий. События и лица, поступки и слова, давно ушедшие от тебя, вернутся снова, если их соединить памятью чувств."

*******

".....Помнишь ли ты свою первую книгу?

Нет, не ту, что прочитала бабушка или мама возле постели, когда у тебя была ангина и тебе отчего-то хотелось плакать над каждой страницей, и не ту тонкую книжицу, по которой ты, словно птенец, пробуя звуки собственного голоса, складывал из букв знакомые слова.

Нет, я спрашиваю про книгу, которую ты выбрал – или тебе помогли выбрать – среди множества других, которую ты раскрыл дома, оставшись один, и которая навсегда запала в твою память чудесными мыслями, волнующими словами, чернотой отчетливых, красивых букв, рисунками, переплетом – прекрасным или вовсе неказистым и даже запахом – резким запахом типографской краски, смешанной с клеем, или запахом какого-то другого дома, в котором, перед тем как оказаться у тебя, побывала эта книга?

Я помню очень хорошо.

Книга «Что я видел» была сразу – большой и толстой. Выпущенная перед войной, к третьей военной осени, она вспухла от прикосновения многих рук, желтая картонная обложка обтерлась и потрескалась, как будто это кусок глинистой земли, пересохшей от безводья, а внутри на некоторых страницах встречались следы стаканов неаккуратных читателей и даже чернильные кляксы. Но тем милей казалась эта книга!

Едва выучив уроки, я уселся за свой «десерт», за это лакомое блюдо. Герой книги плыл по Волге на пароходе, и вместе с ним плыл я, но ведь все дело в том, что там, на Волге, еще зимой шла война. Каждое утро Анна Николаевна передвигала на карте в нашем классе красные флажки, и прошлой зимой там, на Волге, у самого Сталинграда, флажки словно застряли. Анна Николаевна приходила хмурая, можно было подумать, что она весь день останется такая, но учительница постепенно оживала, смеялась, даже смешила нас какими-нибудь шутками, а вот по утрам хмурилась, пока флажки на Волге вдруг зашевелились, двинулись вперед, к границе.

Потом она нам рассказывала, что знала про Сталинградскую битву, про то, как наши сперва защищались, как держались за каждый камень, а в это время готовились силы, подходили к Волге новые войска и, наконец, наши окружили фашистов, захватили клещами, будто какой-нибудь ржавый гвоздь, да и выдернули его.

В кино тогда показывали пленных немцев, как идут они длинными колоннами, откуда-то из-за горизонта, а наши командиры в белых полушубках смотрят на них презрительно. И вокруг одни печи торчат вместо домов.

А в книжке, которая мне досталась, никакой войны нет, по Волге плывет пароход, похожий на льдину, такой он белый и чистый, и на нем плывет мальчик, который видит много всяких интересных вещей.

Первый раз в моей жизни прошлое не походило на настоящее и оттого было еще прекраснее.

Я читал книгу, наслаждался ею, точно глотал вкусное мороженое, время от времени вставал из-за стола и шел к бабушке, вспоминая, как мы записывались в библиотеку...."

*******

".....Я читал свою толстую книгу очень долго – месяц или полтора.

Я купался в счастье, в солнце и беззаботности довоенной жизни, которая уже стала забываться, отодвигаться в даль памяти, словно в театральные кулисы. Иногда казалось, что война идет всегда, что отец целую вечность на фронте. Не верилось только одному – что это будет бесконечно. Надежда и ожидание – единственное, чем жили люди. Все, что происходило сейчас, казалось временным. Но затянувшаяся временность требовала хоть коротких прикосновений к постоянству. Может, я потому так долго и читал книгу о довоенной жизни, что это было воспоминание о постоянстве? Может, я хотел подольше задержаться там, на мирной и тихой Волге, представляя героя книжки, моего сверстника, самим собою? Может, эта книжка была маленьким островком мира в море войны? Не помню. Помню, что я был бесконечно счастлив, усаживаясь с книгой в руках поближе к печи и натянув – для уюта – старый и уже дырявый от старости бабушкин шерстяной платок на плечи. Счастлив и просветлен.

Книга делала со мной чудо: она говорила со мной разными голосами детей и взрослых, я чувствовал, как подо мной покачивается палуба белоснежного парохода, видел всплески огромных рыб в тяжелых струях реки, слышал металлический грохот якорной цепи и команды капитана, хоть и не морского, речного, а все-таки с трубкой в зубах. Я ощущал прикосновения человеческих ладоней, чувствовал запахи дыма рыбацкого костра, который доносился с берега, слышал мерное чмоканье волны о дебаркадер и наслаждался сахаристым вкусом астраханского арбуза. Будто волшебная власть уносила меня в другое пространство и время, раскрывая безмерные дали и вознося в облачные небеса.

Я теперь хорошо понимал маму, взрыв ее негодования, ведь у нее был свой мир ей только одной представимого прошлого. Она видела театр наяву, а я любил то, чего даже не видел, и это невиданное мною было прекрасно и удивительно.

Через десять дней я пошел в библиотеку, чтобы продлить срок своего чтения. Мама задерживалась в госпитале – то дежурство, то пригнали новый эшелон с ранеными, и тут уж она возвращалась поздним вечером, таким поздним, что я не выдерживал и засыпал, не дождавшись, когда она прижмется ко мне своей холодной, с мороза, щекой. Словом, на десятый день я отправился один в довоенный табачный магазинчик, который теперь оказался местом не менее замечательным: детской библиотекой!,,,"

***********

– А ты не боишься чертовой дюжины? – Татьяна Львовна подняла голову повыше, глядела из-под очков куда-то за мою спину.

Там возникло замешательство, опять послышался смех, только уже нестройный, неуверенный.

– Не боюсь, – лживым голосом ответил все тот же девчоночий голос, но я и сейчас не обернулся – плевать на эту врушу.

– Молодец! – сказала Татьяна Львовна. – А вот он, – она кивнула в мою сторону, – боится. Так зачем ему мешать?

За спиной засмеялись поувереннее.

– Ни мешать, ни помогать ему не надо, – сказала старушка. – Он сам решит, как быть, понимаешь?

И она проговорила еще одну фразу:

– Человек сам освобождается от страха.

Но ее слышал только один я. Все остальные смеялись. Довольно дружно над тем, что она сказала раньше. И громче всех повизгивал девчачий голос.

Я повернулся и вышел, забыв попрощаться.

«Идиоты!» – ругал я про себя эту смешливую публику в библиотеке. Да я уверен, каждый из вас цифры тринадцать, как черта, боится, недаром чертова дюжина, каждый ждет не дождется, чтобы быстрей тринадцатое число прошло, да и вообще! А тут все хихикают, расхрабрились.

Эх, люди, неискренний народ. В толпе-то небось веселые, а пусти вон черную кошку через дорогу, остановитесь как вкопанные, писаные храбрецы!

Но что-то мне, кроме этих издевательств, еще мешало. Что-то было не так в библиотеке, как в прошлый раз, что-то переменилось.

Бывает же: человеку втемяшится в голову какая-нибудь форменная ерунда – добро бы что-то серьезное – нет, чепуха какая-то, нечто неопределенное, неясное, может, даже пустое, и он всю ночь ворочается, уснуть не может или ходит неделю словно аршин проглотил, никак в себя не придет – хочет вспомнить, понять, да ничего, как назло, не получается.

*******

А в библиотечном закутке, в комнате, дверь в которую волшебно распахивалась прямо на полированной стене, хранилась особенная тишина, настоянная на сладковатом запахе старых книг.

Эта тишина казалась мне вкуснейшим блюдом, которое надо смаковать не торопясь, с наслаждением, однако всякая вкуснота требует приправы, например перца или петрушки, и такой приправой к блюду пряной тишины был звук щелкающих и рассыпающихся угольев в печке и приглушенный голос Татьяны Львовны за стеной.

На столе в комнатушке лежали драные-передраные книги, и мне надлежало, пользуясь клеем, пачкой папиросной бумаги, чистой тетрадкой, откуда разрешалось отрезать нужные полосы, газетами и цветными карандашами, склеивать рваные страницы, прикреплять к серединке оторванные, укреплять корешок и обложку, а потом оборачивать книгу в газету, на которую следовало приклеить кусок чистой бумаги с красиво, печатными буквами, написанными названием и фамилией автора.

Одетую мной книгу Житкова «Что я видел» Татьяна Львовна признала образцовой, и я, уединившись в библиотечных кулисах, множил, вдохновленный похвалой, свои образцы. Благоговейная тишина и запахи книг и клея оказывали на меня магическое действие. На моем счету числилось пока что ничтожно мало прочитанного, зато всякий раз именно в этой тишине книжные герои оживали, и не только! Не дома, где мне никто не мешал, не в школе, где всегда в изобилии приходят посторонние мысли, не по дороге домой или из дому, когда у всякого человека есть множество способов подумать о разных разностях, а вот именно здесь, в тишине закутка, со счастливой охотой, точно играя в поддавки, ярко и зримо представали передо мной яркие, расцвеченные, ожившие сцены, и я превращался в самых неожиданных героев.

Кем я только не был!

И Филипком из рассказа графа Льва Толстого, правда, я при этом замечательно и с выражением умел читать, и, когда учитель в рассказе предлагал мне открыть букварь, я с выражением шпарил все слова подряд, без ошибок, приводя в недоумение и ребят в классе, и учителя, и, наверное, самого графа, потому что весь его рассказ по моей воле поразительно менялся. Я улыбался – и въявь, и в своем воображении, будучи маленьким Филипком, – утирал мокрый от волнения лоб большой шапкой, нарисованной на картинке, и вообще поражал воображение присутствующих.

Конечно, я представлял себя царевичем, сыном Гвидона, и опять менял действие сказки Пушкина, потому как поступал, на мой взгляд, разумнее: тяпнув в нос или в щеку сватью и бабу Бабариху, я прилетал к отцу, оборачивался самим собой и объяснял неразумному, хоть и доброму, Гвидону, что к чему в этой затянувшейся истории.

Или я был Гаврошем и свистел, издеваясь над солдатами, на самом верху баррикады. Я отбивал чечетку на каком-то старом табурете, показывал нос врагам, а пули жужжали рядом, и ни одна из них не могла задеть меня, потому что этого не хотел я, и меня не убивали, как Гавроша, нет, я отступал вместе с последними коммунарами, прятался в проходных дворах, потом садился на судно, которое шло в Ленинград, а дальше, поездом, ехал в родной город и оказывался здесь, в библиотеке, точнее, в библиотечном закутке, и от меня еще пахло порохом парижских сражений.

Сочиняя исправленные сюжеты, я замирал, глаза мои, наверное, останавливались, потому что, если фантазия накатывала на меня при свидетелях, я перехватывал их удивленные взгляды, может, еще и рот у меня открывался, кто знает, и слюнка текла, – одним словом, воображая, я не только оказывался в другой жизни, но еще и уходил из этой. И чтобы окружающие не таращились на меня, я предпочитал оставаться совершенно один, как тут, в закутке.

***********

Прекрасно, когда взрослый советует, что надо прочитать ученику, без этого не обойтись, как не обойтись без помощи родителей, когда человек делает первые шаги. Но как надобно вовремя отступить, дать самостоятельность, если малыш уже твердо ходит, так следует безбоязненно отпустить человека к великим, когда он умеет читать и учится мыслить. К Пушкину прежде всего.

И не надо бояться, наоборот. Возвышенное, а может, и сложное, прежде чем осознать, надо вначале почувствовать, ощутить. Без спотыканий на незнакомой территории нельзя понять, что это и есть твоя родная земля!

******

"....Давным-давно, став взрослым и даже седым, я до сих пор совершенно убежден, что Александр Сергеевич Пушкин приходит к людям, искренне любящим его. Не подумайте, что достаточно загадать, достаточно выучить одно стихотворение, достаточно слегка удивиться, прочитав, например, повесть «Гробовщик», и великий поэт тут же, как по щучьему велению, благодарно явится вам во сне. Не такой человек Александр Сергеевич! Он не принимает приглашений и приходит только тогда, когда ты по-настоящему взволнован, когда что-то необыкновенное произошло в твоей жизни – действительно важное, а не какай-то там пустяк. Ну, допустим, твой товарищ без лишних слов доказал, что он не просто товарищ, а настоящий друг. Или, напротив, тот, кого ты считал другом, оказался обыкновенным знакомцем, способным на гадость. Или однажды ты посмотрел на низкое звездное небо, на тихо мерцающее бесконечное полотно и впервые поразился этому необычайному величию, и вдруг сравнил себя с пространствами, которые окружают тебя, и спросил: для чего, зачем я? И есть ли смысл жить, если твоя жизнь похожа на краткую вспышку спички во тьме? И тебе потребовалась помощь, чтобы понять это непонимаемое, тебе стал просто необходим человек, который если и не знает окончательного и точного, как в математике, ответа, то бережет слова, способные утешить. Или ты победил в чем-то важном, в каком-то споре. Или, напротив, в этом споре проиграл. Или задался первый раз сложным – и простым! – вопросом, что такое честь? Совесть? Стыд? Любовь?

Вот если произошло что-то такое, выходящее за пределы твоей обычной жизни и обыкновенных рассуждений, если в тебе бушует буря или восторг, – вот тогда, без всякого приглашения, тебя может посетить Пушкин. И вовсе не обязательно, чтобы он сказал хоть что-нибудь, нет. Он может просто появиться. Он может напомнить тебе знакомое слово. Или подать мысль.

Он наконец может улыбнуться и этой улыбкой обещать надежду, успокоить, дать понять таким образом что все образуется, все будет хорошо, не надо торопиться с выводами, не надо спешить выносить приговоры.

А наутро, после встречи, тебе на память вдруг придут хорошие, хоть и не всегда понятные слова.

«И виждь и внемли», например. Или: «Душевной жаждою томим…»

Открой книгу Пушкина, любую, на твой выбор, почитай всего полминуты хорошо знакомые или хорошо забытые строки, и ты поймешь, что ищешь!

Всегда! Всегда!"